– Никита Владимирович, как рано в детском возрасте вы прочувствовали необычность, исключительность своего отца? – Отец довольно рано ушел из семьи, я был совсем маленьким тогда. Но и ко мне, как и ко многим, кто был рядом с ним, людям старше меня это осознание пришло, конечно же, после смерти, а именно 28 июля, когда были похороны. Да, лицом к лицу лица не увидать, да, большое видится на расстоянии, и его значение, его уровень я ощутил с потерей. Мне очень нравилось, что он делает в театре, я бывал на многих спектаклях театра на Таганке: Свидригайлов, Лопахин, Хлопуша – производили сильное впечатление на меня. Бывал на его концертах, видел фильмы с его участием, но как-то не все понимал тогда, ведь и лет мне было не так много, думаю, что это простительно. Но, повторяю, такое же отношение было и у многих людей, которые находились рядом с ним, поэтому и осознание масштаба его личности пришло, к сожалению, после его смерти. Почти ко всем. – Даже к недругам? – Я не очень общался с его недругами, у меня было несколько странных довольно эпизодов, когда я видел, что этот человек действительно очень активно не любит Высоцкого. И причем он это делает не потому, что Высоцкий, допустим, ему на ногу наступил или по физиономии съездил... Нет, это люди, знавшие его и не получившие от него ничего плохого, вдруг демонстрировали, что не принимают его абсолютно, причем кожей как бы... Это несколько его коллег, которые говорили, что он сам не актер, признавая, что это некий феномен в социуме. Слушая его магнитные пленки, они при этом страстно рассуждали, что он не актер и не поэт. В этих рассуждениях их начинало трясти, они считали, что Высоцкий – ложный кумир, надутая фигура. Есть такие мнения сейчас, были и тогда. По сути, измышления творческих людей, споры о разновкусии. Вообще у каждого в душе свое отношение к отцу, я не считаю, что его любили все. И до сих пор его многие товарищи по цеху говорят: да, хороший актер, да, поэт, но не Пастернак... И это искренне совершенно, и, скажем, на некоторые роли его не утверждали из-за чиновников, которые запрещали или "травили" его. Хотя были худсоветы, и на них же выдавали ему направления на пробы в Мосфильм. В этих советах сидели уважаемые люди, не буду называть их фамилий, и они говорили: нет, он не актер. Достаточное количество людей не воспринимало его искренне, и не по идеологическим соображениям, а по творческим. И пришло ли к ним осознание – лучше их и спрашивать. Когда он был – вот он, можно ему позвонить, сходить к нему в театр, на концерт, столкнуться с ним на улице, а когда умер, потеря его, как личности огромного масштаба, сразу стала ощутимой. Для миллионов людей, для всей страны, для друзей и недругов. – Скажите, а каким отцом он был? При такой внутренней боли за судьбы многих людей, что могло раздражать в собственных детях? – Знаете, нет, он нас не наказывал. Мы достаточно недолго жили семьей, с 68 года они с мамой уже не были вместе. Порой он достаточно остро реагировал на какие-то вещи, непонятные для меня, но системы какой-то воспитательной у него по отношению к нам с братом не было. Иногда он просто не выдерживал, и были такие сцены, которые я просто не могу описывать. Это случалось, когда он был абсолютно "ранен" нашими поступками. И тогда мне, совсем маленькому, становилось ужасно жалко его, когда на какие-то слова, поведение наше он реагировал сам, как ребенок. Помню, я болел (бывает такое в разных семьях, когда ребенок скажет что-то обидное), и отец сидел после моих слов в полной растерянности, у меня было ощущение, что он сейчас заплачет. Он относился к нам, как к равным, не сюсюкал. Это было даже странно. Помню, он ругал меня за то, что я к деду, его отцу, относился не так, как нужно. И он сделал мне выговор, прямо как на партийном собрании. Ведь дед воевал, на первом танке ворвался в Прагу, и это так, да как я могу... Сейчас мне лет больше, чем ему, когда он умер. Он очень любил своих детей, понимал, что они часть его, как и мои дети – часть меня. Но абсолютно семейным человеком не был, потому что не мог реализоваться в семье. Также и с Мариной. Да, были прекрасные отношения с ее детьми. Но это была не семья в полной мере – с борщами, с совместными праздниками. Они очень любили друг друга, но были скорее деловыми партнерами, друзьями, соратниками. Такие люди лишены возможности жить обычными бытовыми чаяниями. – Что восхищало вас в отце? – Тут надо сказать об одном из главных его секретов – он людям нравился, причем почти не прилагал для этого усилий. Был необыкновенно обаятельным человеком и всецело обладал тем, что называется "эффектом присутствия". На сцене или в компании. Такой его личностный магнетизм. Конечно, он таким мне очень нравился. И не только мне. Он был необыкновенно остроумным, если улыбался, то улыбались все вокруг. А ему всегда нравилось, что я большой, высокий. Мне было 13 лет, я ходил по театру и очень хотел, чтобы думали, что мне не менее 16, все удивлялись, ах, Никита, такой здоровый, а отец говорит, а ведь ему всего 10 лет! Специально занижал мой возраст. Помню, я злился страшно. А он гордился тем, что сын у него такой акселерат. То есть он был совершенно обычным, нормальным человеком, очень любящим своих детей. – Скажите, а его огромный дар, который не давал ему спокойно жить и быть удобным всем, который Марина Влади в своей книге сравнивает с "тихим помешательством", если рассматривать на генетическом уровне, насколько, допустим, вы ощущаете его в себе? – На самом деле любое творчество – это ремесло, а им надо владеть. Так вот он владел. Будучи актером – в игре был очень техничным, мог сыграть большую характерную роль, мог мгновенно до неузнаваемости измениться. Порою очень просто рифмовал. Творчество – состояние полубреда. В его стихотворении "Мой Гамлет" есть такие строки: "Но гениальный всплеск похож на бред, В рожденье смерть проглядывает косо, А мы все ставим каверзный ответ И не находим нужного вопроса". Это описание творчества, короткое, но ясное. В этом смысле любой творческий человек, даже если это дано ему и не в таком объеме, как у Высоцкого, бывает, что ведет себя, как псих... Когда я временами пишу, то ловлю себя на мысли, что вот люди смотрят через стекло в машину и, видя меня в этот момент, думают, что парень явно не в себе, опасен, и, наверное, его надо остановить, а то натворит дел! Бывает, говорю сам с собой. Но тем и отличается состояние творчества от того же подражательства, что оно у каждого все-таки индивидуально. Есть моменты схожести, но этот процесс абсолютно интимен и неповторим. И порою, когда ко мне что-то приходит, я думаю, что, наверное, и папа мой сидел также за листом бумаги... Возможно, это было иначе, у него есть песня "Плагиаторы" о том, как к нему Муза пришла – к кому-то она приходит иногда, к кому-то приходила "люди подтвердят", а от кого-то, как от Пушкина, она и не уходила, и это тяжело: она забирает его силы, энергию, всю жизнь! А к кому-то зашла один раз, он написал две строки, и всю жизнь это помнит. – Владимира Семеновича нет, а песни его живут. Как вы относитесь к их современному исполнению? – Считаю, что есть такие, которые бы ему, безусловно, понравились. Говорят, что Алла Пугачева записала песню "Беда"... в день его смерти. Они из студии решили позвонить Высоцкому и сообщить об их новой творческой работе. Позвонили, а он уже умер... Это было первое, после смерти, исполнение его песни, очень хорошее, необыкновенно. При жизни ему нравилось, как пела его песни Марина Влади. Нравилось, как исполняет Николай Николаевич Губенко. Он писал и для других голосов, несколько песен поет Валерий Золотухин, например, "Полчаса до атаки", просто замечательно! Когда человек вкладывает в исполнение душу – это же всегда чувствуешь. Или Гарик Сукачев, Дима Певцов, Артур Смолянинов исполняют здорово. И это не значит лучше или хуже Высоцкого, это талантливые песни, спетые с душой. Ему не нравилось, когда его песни пели плохо. Поэтому он исполнял их сам, своим неподражаемым тембром, с надрывом. И больше, собственно, тогда никто не осмеливался их исполнять. – Высоцкий был невероятно любим и популярен, а ведь в обществе довлели строгие условности. – Проявления народной любви к отцу были довольно разными. При всем при том, что не было никаких официальных интервью по телевидению, не было афиш о его концертах, а лишь маленькие объявления в газетах, и то изредка. Вопреки этому молчанию его ждали у подъезда, у выхода из театра, ему звонили, присылали продукты и... царапали машину. Его принимали за своего человека, хотели поговорить, позвать в гости, выпить, как у нас водится, обращались с проблемами. Некоторые ему удавалось решать. Его любили все слои населения, от "верхов", интеллектуальной элиты до совершенно опустившихся людей. Помню, у него на письменном столе стояла табличка, куда звонить в случае телефонного хулиганства. Время было другое, и у него была, пожалуй, не популярность, а, скорее, действительно народная любовь. И это до сих пор не проходит, а ведь уже почти 30 лет, как его нет. – Есть ли на сегодняшний день проблемы, заботы у музея Владимира Высоцкого, о которых надо говорить, которые надо решать? – В этом году – 70-летие Владимира Семеновича, которое многие будут отмечать и праздновать. Понятно, что музей тоже должен что-то делать. Эти дни и даты уже исторически сложились, и мы не планируем никого чем-либо поразить. У нас к 25 января открывается выставка, посвященная его личной жизни. Будет представлено много его личных вещей, мы сделаем как бы инсталляцию его кабинета-квартиры на Малой Грузинской, в которой он работал последние пять лет. Мы подготовили, может, не для широкой публики, но для людей, которые любят Высоцкого, идут к Высоцкому, выставку книг о нем. У нас очень большой книжный фонд, и мы хотим его показать. Две книги сделали только к 70-летию. В одной из них, примерно на 80% материала, который не публиковался нигде раньше. Называется "Добра. Высоцкий...". Это фотографии, документы, воспоминания... И подготовили книгу Н. Крымовой, которая в свое время была секретарем комиссии по творческому наследию В. Высоцкого, она провела огромную работу по анализу его личности, его творчества. В канун дня рождения в Доме кино по традиции нами вручается премия "Своя колея". Мы будем награждать достойных на торжественном вечере, организованном совместно с ОРТ, где будет интересная программа, интересные актеры, и она будет показана, я верю, вечером, 25 января.
